– Ваня, спи! – беззлобно прикрикнул Афанасий. – Я тебе тысячу раз ее рассказывал!
– Ну, расскажи в тысячу первый!
Нестеренко всхрапнул в седые усы, напоминавшие длинные клыки моржа.
– Розкажи, панич, и я зараз послухаю, – густым басом пророкотал он.
– Ну, слушайте, – улыбнулся Гусев.
Ему самому очень нравилась эта старинная легенда, тем более что здесь, среди крымских скал, витал ее древний и таинственный дух.
– В небольшой долине среди гор, спрятанная от всего мира, находится святая святых ислама – город Мекка и мечеть Месджед аль-Харам. Внутри ее стоит огромный черный куб – «камень» Кааба. Именно к нему больше тысячи лет пять раз в день обращаются взоры мусульман всего земного шара. В этом кубе находится «белый яхонт», который подарил Адаму сам Аллах. Но от людских грехов и страданий небесный камень стал черным как ночь.
– Це знаю. Це мени наши татары говорили, – улыбнулся Нестеренко.
– Да. Но мало кто знает, что враг рода человеческого решил не ударить в грязь лицом. На седьмом круге ада, в пламени Джахима, мерзкие демоны слепили из человеческих душ и корней ядовитого дерева Заккум кристалл, блестящий, как зеркало. «Смотрите, люди, – похвалялся шайтан, – как красив и ярок мой камень. Разве он сравнится с черным голышом, что сотворил Создатель?» Глупые люди приняли в дар волшебный кристалл. Но стоило их предводителю глянуть в самое его сердце повнимательнее, как пал он мертвым: все человеческие грехи отразились от зеркальной глади адского камня и прожгли насквозь слабую душу!
– Ой! – пискнул Ванюша, но не с испугом, а с восхищением.
– Много бед натворил камень шайтана, – продолжал Афанасий, подтягивая пуховый спальник Ванюше до самого носа. – Много племен и народов он истребил, когда воинственные военачальники, замотав глаза черными шелками, вслепую несли его впереди своего войска. Сеял он огонь и пламя до самого неба, стоило лишь его потереть. Но наконец шестеро царей, великих и храбрых воинов, решили навсегда скрыть его от человеческих глаз! Нашли они простодушное и незапятнанное пороками племя среди бескрайних пустынь и вручили им камень на хранение. Седобородый старейшина зарыл кристалл где-то за редкими юртами и передавал секрет из поколения в поколение, пока не прискакала туда тысяча разбойников под командованием самого Ахмет‑бея. Этот крымский злодей разграбил полмира, жег тысячами церкви, каравеллы, крепости и бастионы… что для него было ничтожное нищее племя? Он запытал всех до единого, нашел и забрал бесценный камень, обернув его дорогой парчой, и, когда с богатой добычей добирался до своих кораблей, именно здесь, среди Шайтан-Кюзгусси, настигли его казаки атамана Червеня. Бей даже не успел воспользоваться волшебным камнем и вместе с ним в ужасе спрятался среди пещер, где и нашел свою смерть… Тогда…
– Тише, паныч, – прошептал, словно паровой котел, Нестеренко. – Заснул твой хлопчик. Гаси керосинку.
– Ну и слава богу, – улыбнулся Гусев. – И мы ляжем. Покойной ночи.
– Перечекали б бурю, ваше благородие, – пробурчал рыбак, закутываясь в овечьи шкуры. – Старый Шайтан-Калаяр нежданных гистей нэ любыть.
– Нечего ждать. – Гусев закрутил рукоятку горелки, отчего в палатке стало совершенно темно. – Я уже все понял, вон с той стороны этой отвесной скалы… Как вы ее называете на вашем диалекте?
– Чортове Зеркало.
– Как есть зеркало. Блестит как алмаз! Только черная-черная. Вот мы туда заберемся и приступим к поиску… Вход должен быть где-то наверху, не видный постороннему глазу. Но в то же время на виду… Да и высота-то полверсты, смех один. Поди если брякнешься, отряхнешься да дальше побежишь! Только представьте, сокровищница Ахмет‑бея в полверсте от нашей палатки!
– Вы бы, Афанасий Ильич, не спешили в таких делах, – рассудительно ответил Смородинов. – Сокровища от нас никуда не убегут, они тут уже триста лет лежали и еще пролежат. А вот жизнью рисковать никак нельзя…
– Отстань, Дениска, – отмахнулся Гусев в темноте, – зануда ты! Бухгалтер ты, а не историк! Верить надо в себя, верить! В нашем деле мало знания, вера нужна! Все, ангела вам! Завтра подъем рано! – и он быстро чмокнул спящего сына, укрыл потеплее Енюшу и плюхнулся на подушку, скрученную из жесткого овчинного полушубка.
* * *
Когда в семье приват-доцента кафедры русской истории в Старокузнецком университете Афанасия Гусева родился сын, всем казалось, что нет на свете счастливее семьи. Но, увы, счастье – как костер перед бурей: горит, освещает все вокруг, а вдруг хлынул дождь, и не осталось ничего – только грязь и пепел.
Как Ванюше сравнялось пять годиков, поехал Афанасий Ильич в очередную экспедицию по пятам Ахмет‑бея – в печально известные Чертовы скалы. Да вернулся оттуда в гробу, с переломанными костями и черепом от падения со скалы. Не прошло и полугода, как умерла от горя жена Афанасия, красавица Анна Митрофановна. Сразу забыли о малыше и коллеги историка, у которых Ванюша играл на коленях, и даже декан факультета, обещавший принять одаренного мальчика после гимназии сразу без экзаменов. А вот адъюнкт Смородинов, на глазах которого разбился Гусев-старший, человек, с которым мало кто общался из-за его странноватых идей, взял мальчишку к себе и вырастил, выучил истории, воспитал и поставил на ноги.
Как водится, зима за зимой, лето за летом – пришла пора Ивану поступать в университет. Шестнадцатилетний Ваня с блеском прошел все вступительные испытания, поразив приемную комиссию глубиной и широтой познаний в области истории, естествознания и других наук, а также логикой мышления, не свойственной столь юному возрасту. Так Иван стал студентом историко-филологического факультета Старокузнецкого университета. Был он студентом способным, не самым первым, но одним из лучших на курсе. А его феноменальная память, трудолюбие и желание докопаться до самой сути вещей профессора приводили в пример даже слушателям других факультетов.
Сейчас Иван Гусев, адъюнкт кафедры русской истории Старокузнецкого университета, стал крепким мужчиной с черными волосами и черной ниткой усов под сломанным в студенческой дуэли носом. А его научный наставник, профессор и заведующий кафедрой Денис Трофимович Смородинов превратился в поджарого старика с лицом, обгорелым в научных экспедициях, из которых он не вылезал. Злопыхатели говорили, что южное солнце слишком сильно напекло плешь почтенного профессора, отчего в голове стали рождаться чересчур странные идеи. Но Иван знал, что это не так. Вместе со Смородиновым они продолжали изучать теорию, над которой трудился Гусев-старший: что найденные в Таврической губернии руины крепости Шайтан-Кале – это и есть последний форпост знаменитого Ахмет‑бея, в котором он собирал драгоценности со всего мира, чтобы отвезти их в дар своему господину, Селим-Гирею I. И именно там напали на бея пять сотен запорожских казаков атамана Червеня. Впрочем, это был еще не главный тезис, ибо эта теория в научном мире была не нова. А главное, то, что после пяти дней погони зарыл бей сундук с бесценным «Зеркалом шайтана» в пещере посреди скал, которые стали называть Чертовыми. Это тоже считалось небезосновательной легендой, но не более. Цель двух ученых – старого и юного – была дерзкая и безумная: найти место, где спрятаны сокровища Ахмет‑бея.
Только дело в том, что причины этих поисков были разные. Смородинов пытался заглянуть в прошлое. Гусев – в будущее.
Иван знал историю, но разлюбил ее, как только она забрала жизнь его отца. Когда ему исполнилось шестнадцать, он вдруг понял, что его раздражает это копание в черепках, это перебирание прошлого.
Смородинов говорил:
– Мой мальчик, только прошлое истинно! Настоящее эфемерно, а будущее может и не настать. Только оперируя прошлым, мы делаем сегодняшний день настоящим и превращаем будущее в реальность!
Мальчик кивал, но думал по-другому:
– Нет, Денис Трофимович! Это прошлого нет, а историки крутят его как хотят. А вот настоящее есть, и только оно определяет, каким быть будущему. И уж конечно, не с помощью исторических наук!
Примерно тогда Иван вместе со опекуном посещал столичную конференцию специалистов по скифо-сарматским поселениям. Прения ученых мужей гимназисту надоели, и он, сославшись на мигрень, попросился у профессора погулять по столице. Увлеченный дебатами, Смородинов отпустил юношу.
Иван долго бродил по Невскому и наконец оказался на выставке тогда еще неизвестного ему мецената Яхонтова, которая изменила его жизнь. Это была выставка самодвижущихся повозок. Иван как зачарованный любовался диковинными аппаратами и ушел из здания, лишь когда его уведомили, что выставка закрывается.
Смородинов, к счастью, ничего не заметил – он был занят своими дискуссиями. Так умер историк Иван Гусев и родился ученый Иван Гусев.
